Нужна ли высшая мера наказания? Человеческий рассудок не может иметь более двух ответов на этот вопрос и говорит либо "да" смертной казни, либо "нет". Причём в пользу каждого ответа приводятся довольно веские аргументы.

Смертная казнь должна быть, она есть, она была и будет. Наличие смертной казни является сдерживающим фактором в посягательстве на жизнь человека, и коль скоро последняя обладает абсолютной ценностью, то и мера наказания за преднамеренное убийство, во исполнение справедливости, должна быть абсолютной. Закон, данный Богом Моисею, который требует смерть за смерть (Лев 24:17), душу за душу (Втор 19:21), не есть ли Волеизъявление Разума? Сохранить жизнь человеку, деградировавшему до состояния убийцы, — это значит способствовать умножению и рецидиву самого тяжкого преступления.

Однако никакая система вынесения смертных приговоров не свободна от судебной ошибки (в данном случае непоправимой), от субъективизма и предвзятости. Вынесение смертного приговора может быть результатом личного ожесточения судей, политических репрессий, финансовой незащищённости, негативного отношения к этническим меньшинствам. Нет смертной казни без моральной и физической пытки. Невозможно найти способ исполнения казни, который не был бы жестоким, негуманным и унизительным. За умышленное убийство предусмотрена смертная казнь. Но никакое убийство не является более преднамеренным и более хладнокровным, чем исполнение смертной казни государством, которое, между прочим, лишний раз показывает, что имеет безграничную власть над человеком. Осуществление высшей меры наказания невозможно без палача и врача, но первому свойственно делать промахи, а функция второго постыдна и не отвечает не только призванию, но и названию врачевателя.

В понятие "наказывающий" обязательно включается понятие "воспитатель", но палач и воспитатель в одном лице — абсурд. Нравственно лишь то наказание, которое не ограничивается возмездием, а исправляет преступника. Но в случае смертной казни, предающей негации не только преступное умонастроение, но и его носителя, исключается сама возможность исправления. А что касается рецидива убийства, то политика применения самой суровой санкции в правовой системе не может быть основана лишь на том несомненном факте, что мёртвые не способны совершать преступлений. Аргумент же в пользу идеи возмездия часто оказывается не чем иным, как желанием мести, маскируемым принципом справедливости. К смертной казни могут прибегнуть в стремлении укрепить государственную власть. Количественный подход, являющийся необходимым в вынесении смертного приговора, есть нонсенс, от которого невозможно избавиться, разве только вместе со смертной казнью. За 15 граммов героина определяют высшую меру наказания, а за 14,5 — нет. За одно и то же преступление одного убийцу казнят, потому что ему ровно 18 лет, а другого не казнят, потому что ему немного недостаёт до 18, хотя он мог быть главным в деле убийства. Вообще, определять зрелость сознания по календарю абсурдно.

Появление насильственных государственных режимов, прокладывающих путь к власти через массовое уничтожение политических противников, в значительной мере обеспечивалось традиционным сознанием граждан, в принципе допускающих смертную казнь.

Всё это говорит "нет" смертной казни.

Но как же быть с Библейским Законом, о котором многократно сказано, что он — установление вечное? Божественный Разум, остающийся неизменным во веки веков (Чис 23:19), даёт третий, синтезирующий ответ на проблему смертной казни: "да" в форме "нет", — примиряя тем самым свои противоположные моменты, которые человеческий рассудок сталкивает, раскалываясь в себе самом на тезисное и антитезисное положения, что ведёт мир в целом к шизофрении*, несмотря на то, что каждая сторона имеет свой резон. Разумный синтез состоит в том, что человекоубийца обязательно предаётся смерти, которая, однако, не касается его храмины. Негации подлежит его ветхая душа, но сохраняется его тело. Преступник изолируется от общества и пребывает в одиночном заключении до тех пор, пока он не пройдёт покаяние, по глубине соответствующее перерождению, т.е. пока он не прочувствует сказанное Апостолом: "я умер, а грех ожил" (Рим 7:9,10). Искреннее раскаяние будет очевидным не только для опытного Духовника, берущего на себя ответственность за освобождение осуждённого, но и для всех людей. Поскольку человек — явление общественное, то полная изоляция от общества смерти подобна. Таким образом, в любом случае — при наличии покаяния и отсутствии такового — исполняется смертный приговор, но, вместе с тем, торжествует Новозаветное Учение, Учение всепрощения, которое получает, конечно же, лишь тот, кто раскаялся = погубил свою душу (Лк 17:33). Нет такой глубины человеческого падения, из которого не вывел бы Господь, такого человеческого греха, который бы Он не простил при твёрдом и искреннем желании грешника не возвращаться к прежним делам. Поэтому Христос говорит блуднице, которую прощает без рассуждательства и сроков: "иди и впредь не греши" (Ин 8:11).

Ветхий Завет ведёт к смерти, Новый — дарует Жизнь, но отбросить Ветхий Завет — значит отбросить смерть в Боге, стать врагом креста Христова (Флп 3:18). Только Третье есть Полнота: Единство Ветхого Завета (Закон) и Нового (Благодать) — Триединое Слово. Нельзя быть в Истине, не умерев (в старом качестве), и в то же время нельзя пребывать в Ней, не возродившись, ибо Она есть Жизнь (Ин 14:6). Таким образом. Истина есть Жизнь не без смерти и смерть не без Жизни. Закон Благодати гибок и упруг, т.е. твёрд и, вместе с тем, мягок. Лишь убивая в человеке убийцу, а не его тело, мы можем сказать, что вершится правосудие.

В испорченном человеческом обществе, в "мире сем" люди не задумываются, что все грешны, "нет праведного ни одного" (Рим 3:10-12), что все по первому рождению приговорены к смерти, обречены от Адама, что весь мир, таким образом, — камера смертников. Много ли найдётся людей, к которым не относятся Евангельские слова "Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца" (1Ин 3:15)? Но всем даётся время для покаяния — и это по Богу! Это пример для решения проблемы смертной казни. Человекоубийца нарушает этот Закон, но именно этот Закон нарушает и судья в испорченном обществе, а точнее сказать, в нарушении этого Закона повинна вся общественность, которая поддерживает насильственную смерть, исключающую возможность покаяния*.

Преступник, в некотором смысле, — не от мира сего, надмирен. Он возненавидел мир и мстит ему. Но эта ненависть — к миру вне себя, тогда как надо ненавидеть мир прежде всего в себе (1Ин 2:15). Можно также сказать, что преступник ближе к спасению, чем мирный обыватель, не имеющий нужды в покаянии, ибо в первом обнаруживается греховная сущность, которая ещё сокрыта во втором. И как ни парадоксально, убийца ближе всех преступников к Милости Божией. Он оказывается в такой ситуации, когда в силу наиболее тяжкого греха возникает наибольшая нужда в покаянии. (Хороший тому пример — Раскольников из известного романа Достоевского.)

Наказание только тогда отвечает своему понятию, когда оно приводит преступника к осознанию содеянного и оказывает воспитывающее воздействие на него. В задачу наказания входит уничтожение преступности, а не человека. В триаде «преступление - наказание - прощение» преступление есть отрицание Закона и исходный момент, потому что от рождения все находятся в смертном грехе; наказание есть второе отрицание как процесс; прощение или Милость есть второе отрицание как результат. Что касается смертной казни, как она осуществляется в испорченном обществе, то она не имеет этой триады. Дело не доходит даже до полноты второго момента, включающего в себя процесс исправления.

Христос воспитывает идеей спасения от смерти, и только тот, кто задумался о смерти, обращается ко Христу. Человек, приговорённый к высшей мере наказания, как никто думает о смерти, как никто переживает пограничную ситуацию, являющуюся оптимальной для решения вопроса о смысле бытия, о назначении человека. Камера смертника, предоставляющая по возможности сродный труд, не лишённая опосредствованной связи с миром через литературу, телевидение и т.п., может явиться замечательной школой в формировании человека, ценного для общества. Неспроста Бог наделил мать такой любовью к дитяти, что она даже в преступнике-сыне, где-то в последней инстанции его души, прозревает бесконечную ценность и никогда не согласится на его казнь. Точно так и женственно прекрасный, человеколюбивый русский народ никогда не проявлял иноземного фарисейства, морализаторски осуждающего преступников (Лк 18:11), всегда сочувственно относился к осуждённым и милость к падшим призывал. Иначе и не могло быть, коль Русь называлась Матушкой.

Только в Метаисторическом Обществе устраняется смертная казнь в её историческом варианте и отпадает проблема казни беременных и проблема возрастных пределов применения высшей меры. Гуманное обращение даже с убийцей упрочивает человеческое достоинство и облагораживает Общество в Целом.

Всё изложенное здесь рассмотрено с позиции Нравственности, т.е. Логоса, примиряющего Закон и Сердце, включающего в Себя как в Третье, Право и Мораль. Судья же, действующий только с позиций права, отрицая преступное отрицание закона, утверждает лишь закон, лишь Ветхий Завет. Также и служитель религиозного культа, не поднимающийся до Нравственности, утверждает только мораль, а безнравственная мораль есть не более как морализм. Такой служитель сопровождает покаявшегося смертника на казнь и делает это со спокойной совестью, таким образом также оставаясь в пределах Ветхого Завета.

В последнее время много голосов раздаётся в пользу отмены смертной казни. В этом не мало заинтересованы преступные власти, боящиеся высшей меры наказания, которую они сами заслуживают вполне. Однозначное отрицание смертной казни само есть величайшее преступление, разрушение Благодати Божией. В этом вопросе пытаются опереться на массы, которые не занимались его осмыслением и могут выразить по нему не более как мнение, а мнение, будь оно даже общественным, не есть квалифицированное знание. Сам Бог не отменяет смертной казни и проводит через неё Своего Сына, поскольку Он взял на Себя все грехи мира (Ин 1:29), а следовательно, и самый тяжкий человеческий грех.

Особо следует рассмотреть грех самоубийства. Дело в том, что любой грех, при наличии глубокого покаяния, прощается, кроме самоубийства, поскольку самоубийца сам себя лишает возможности раскаяться в содеянном. Считается, что суицид имеет только мазохистский характер, но в действительности в акте самоубийства часто присутствует садистский элемент, а именно: досадить близким, бросить вызов Богу.

Само-убийство есть убийство, но такое, когда судья, палач, преступник и жертва — в одном лице. Самоубийцу чаще всего рассматривают как жертву, со стороны пострадавшего, и этим снова и снова дают зелёную улицу такому богопротивному социальному явлению, как наложение на себя рук.

Самоубийца является прежде всего преступником, врагом креста Христова (Флп 3:18), не желающим идти путём Спасителя, предающим Его. Конечно, в каждом конкретном случае следует прочувствованно войти в положение человека, покусившегося на свою жизнь, не спешить судить. Здесь осуждается самоубийство вообще.

Христос, в отличие от Своего антипода — самоубийцы, утверждающего смерть, — смертью смерть попрал, явил пример долготерпения, дал Смысл, ради которого можно претерпеть великие муки. У самоубийцы нет Смысла, который перевесил бы любые страдания, нет у него Веры, Надежды и Любви. Будучи конечным человеком, не имеющим отношения к Вечности, само-убийца распоряжается собою как абсолютной собственностью, тогда как его личность — частная собственность(которую не должно абсолютизировать), принадлежащая также семье, Отечеству, Богу. Самоубийца убивает не только себя, но и другого в себе человека.